Пока американские интернет-пользователи с восторгом осваивают русский мем «Как тебе такое, Илон Маск?», а русские шутят насчет боевого «Игорька», на слушаниях в Госдуме готовятся отбивать атаку роботов на предпенсионеров.
Изменение пенсионного законодательства обещает задержать на рынке труда миллионы работников, причем депутаты намереваются обязать работодателей воздержаться от их увольнения. В то же время пришествие эры роботизации ведет, как справедливо указал на слушаниях Валерий Фадеев, к массовым сокращениям отнюдь не только стариков. Компьютерные программы и роботы справляются со многими задачами лучше людей, и Сбербанк намеревается в среднесрочной перспективе избавиться от 165 тысяч работников, которые в связи с цифровизацией скоро будут не нужны. Вполне можно представить себе банковский сектор, в котором человек будет годами обслуживаться, не встречая живой души.
Однако банки изначально созданы цифрами и ради цифр. Кому как не им цифровизироваться? Значит ли это, что роботы отберут работу и у всех остальных, так что не только предпенсионеру, но даже молодому человеку некуда будет податься? Прогнозисты и футурологи верят в такой сценарий с редким единодушием и предсказывают мир, где «вкалывают роботы, а не человек», а люди либо страдают от безработицы, либо правительства им придумывают неполный рабочий день, безусловный гражданский доход и творческие занятия.
Если роботы реально вытеснят с рынка труда большую часть работников, то придумывать «чем же заняться» жителям развитых стран не придется. Они будут отстреливаться от миллионов людей, перебравшихся к ним в расчете на работу и нормальную жизнь. Это будут жители стран неразвитых, внезапно лишившиеся единственного легального якоря спасения — работы уборщика или торговца кебабами. Даже возвратить их назад (не говоря уж о том, что они не захотят) окажется не так просто — принимая к себе мигрантов, Запад и мы облегчаем демографическое бремя стран третьего мира. А это приводит только к тому, что освобожденные мигрантами и беженцами ниши занимают новые люди. Место чаще всего уже занято. Поэтому вполне вероятно, что развитые страны будут тормозить собственную роботизацию по чисто политическим причинам, чтобы не оказываться лицом к лицу с миллионами безработных обозленных мигрантов.
Но вот только действительно ли роботизация создаст в нашем мире постоянную безработицу? В этом есть все основания усомниться. В предыдущие три столетия, начиная с промышленной революции в Англии, механизация труда непрерывно возрастала: сперва пар и механика, затем электричество и дизель, наконец электроника. Несложное устройство из двигателя и механической части, например, экскаватор, делает теперь работу сотен землекопов.
Казалось бы, логично было предположить, что машины съедят людей, оставив рабочих без куска хлеба. Именно так и думали английские луддиты — разрушители машин, считавшие, что, ломая механизмы, они защищают свое право на труд. А волжские бурлаки, которых к моменту написания Репиным знаменитой картины почитай что и не осталось, распускали слухи, что вытеснившие их пароходы едут на пару от душ мучащихся в аду утопленников.
Однако на реальном рынке труда каждая механизация приводила к результатам прямо противоположным тому, что казалось логичным «здравому смыслу»: потребность в человеческом труде не уменьшалась, а возрастала. Рынок втягивал все новые категории трудящихся, которым раньше на нем не было места. С рабочими конкурировали не машины, а другие люди, которые раньше не были востребованы из-за своей слабосильности.
Первые же паровые машины втянули в фабричное производство женщин и детей, причем последних пришлось выводить с рынка труда искусственными административными мерами, принимая специальные фабричные законы. Век электричества потребовал руки и душу женщины практически без остатка, а в ходе двух мировых войн работающая женщина стала вопросом государственного интереса, так как мужчинам приходилось сражаться. Страны, в которых жены так и остались домохозяйками, как немецкие фрау, были обречены на поражение (не только поэтому, но и поэтому тоже). Напротив, государства, создавшие для своих женщин трудовой фронт, как СССР и США (Норма Джин Бейкер, до того как стала Мерилин Монро, поработала в годы войны на авиазаводе), победили. Хотя после войны американки получили увольнительную до начала 1960-х, а вот советские женщины — нет.
Механизация и автоматизация не уменьшала, а увеличивала спрос на труд. Однако меняла сделочные условия на рынке, лишая привилегий сильных квалифицированных мужчин, работу которых теперь могла выполнить и «глупая девчонка за пультом», которой платили и платят, несмотря на все успехи мирового феминизма, меньше.
Равная занятость и востребованность мужчин и женщин на рынке труда, вовлечение слабого пола и падение доходов сильного вели к драматической перестройке характера семьи. Раньше главенствовал принцип ППП (Папа пашет на пятерых), обеспечиваемый соответствующим уровнем зарплат, которые предполагали гласное или негласное правило общественного договора: мужчина должен на свою зарплату содержать семью. Теперь совсем иные нравы. Все более популярна и на Западе, и у нас стратегия DINK — double income no kids. Два молодых гедониста объединяют доходы, откладывают детей на какое-нибудь «потом» и живут в свое удовольствие. Но вот загвоздка: если эти гедонисты решат завести ребенка, то выяснится, что их двойного дохода хватит на третьего с большим трудом. Так что дело не только в гедонизме, но и в скрытой бедности, ламинируемой кредитами (в США средняя зарплата практически не растет с 1970-х).
Теперь зададимся вопросом: какие у нас основания считать, что новая волна автоматизации и роботизации принципиально что-то изменит в этой тенденции механизации, действующей последние столетия; еще больше рабочих мест, еще большее вовлечение тех, кто раньше был вне рынка труда, еще меньшие зарплаты для тех, кто раньше был привилегированным его участником?
Есть, конечно, техноромантики, искренне верящие, что искусственный интеллект сравняется с человеческим и роботы сами будут принимать решения, ставить себе задачи и сами же отменно их выполнять. Однако на деле такой сценарий является полной утопией. Дело в том, что машинный и человеческий интеллект работают разными способами и на разных принципах. Чтобы делать то же, что и человек, машина должна эмулировать человеческое мышление. Реально самообучающийся машинный интеллект начнет ставить себе задачи и формировать алгоритмы действий, лежащие вообще вне человеческой логики. А оставаясь в пределах имитации человеческого мышления, машина никогда человека не превзойдет в главном — целеполагании, без которого повышение скорости обработки информации и точности операций не так уж много стоят.
Поэтому фантастические роботы, которые делают то же, что и люди, только лучше людей — это ненаучная фантастика, напоминающая сериал Westworld, в котором люди-актеры изображают роботов, притворяющихся людьми. Примерно так все будет обстоять и в действительности. Роботизация, как и предыдущие волны машинизации, прежде всего станет силой слабых и не уменьшит, а увеличит спрос на рабочую силу, вовлекая тех, кто еще недавно был аутсайдером.
Одно дело скрипящий от песка в шестеренках пенсионер, и совсем другое — пенсионер с приборами. Тинейджер с десятком микродронов и бабка с киберклюкой дадут в иных случаях жару молодым. А при успешных киберразработках и развитии связи человеческих и машинных нейросетей на рынок труда выйдут даже неходячие инвалиды. Обслуживание, постановка задач и ментальный контроль над автоматикой могут стать едва ли не более емким рынком труда, чем текущий.
Причем от некоторых аспектов такого будущего бросает в ужас. Представьте себе двух подростков, сидящих глубоко в бункерах и рубящихся друг с другом армиями дроидов и не слишком задумывающихся о том, что игра-то происходит в действительности. Впрочем, даже если не заходить так далеко, разве современные экзоскелеты, индивидуальная броня и усилители — в общем, все то, что показывают на «Армии России» в Кубинке, — не ведут к тому, что понятие «солдат» начнет размываться, распространяясь на такие категории населения, которые еще недавно гибли сразу. И как такая автоматизация вооруженной силы скажется на изменении характера войн?
Восстание машин — перспектива маловероятная. А вот очередное восстание «слабых», оснащенных машинами, — дело уже послезавтрашнего дня.
Поэтому я бы не переживал за предпенсионеров, которых роботизация может выкинуть на обочину (то есть переживал бы, конечно, но «не очень»), — как раз их сделочные позиции в случае роботизации будут довольно сносными. Они будут теми самыми менее привилегированными участниками рынка труда, которым все будут рады. Зато я бы переживал за феминисток — столько десятилетий борьбы, и вот, когда казалось, что феминизм победил, взрослым трудоспособным женщинам грозит оказаться в том же положении, что и мужчинам середины ХХ столетия. Им скажут, что без них работа вполне может обойтись и столько она не стоит.
Весь гламурный мир DINK может рухнуть за одно десятилетие, так как двойного дохода взрослой пары перестанет хватать и конкурентоспособными окажутся семьи, в которых есть дед с ковром-самолетом, бабка с электронной ногой да пара тинейджеров со стайкой микродронов. Большая семья и патриархат могут ворваться в светлое будущее, откуда не ждали. Но не обязательно — возможно, упорные гедонисты-чайлдфри начнут создавать сексуально-трудовые кибуцы сложного половозрастного состава. Главное, чтобы дохода хватало. И вместо устаревших гей-браков начнется борьба за общественное признание «браком» таких коммун.
В любом случае значительная часть нынешней социальной проблематики в мире всеобщей роботизации может устареть, и мы сегодня готовимся явно не к тому будущему, которое не за горами. Оно нас сильно удивит.
Свежие комментарии